Владимир Маяковский в Петербурге

Слезают слезы с крыши в трубы,к руке реки чертя полоски;а в неба свисшиеся губывоткнули каменные соски.И небу — стихши — ясно стало:туда, где моря блещет блюдо,сырой погонщик гнал усталоНевы двугорбого верблюда.Рубленые строки и гранитные слова становятся почти нежными в этом стихотворении о Петербурге, написанном поэтом в 1913 году, год спустя после приезда в столицу. Да и не могла нежная душа девятнадцатилетнего юноши (за плечами которого уже, однако, были аресты и тюремное заключение за участие в забастовках и демонстрациях) не откликнутся на колдовское обаяние этого города, такого же, как и сам Маяковский, обманчиво холодного и строгого, дерзко вознесшегося над болотами. Ведь весь внешний эпатаж и умение привлечь и шокировать публику, подкрепленные недюжинным талантом, служили не только способом самовыражения, но и скрывали от проницательных взглядов ранимый и подверженный чужому влиянию характер поэта.Анархия и разрушение – вот девиз «передовой» молодежи начала прошлого века. Предчувствие чего-то катастрофического носилось в воздухе, но если одних неординарных людей грядущее ввергало в тоску и уныние, то другие, настроенные более оптимистично, ждали его с нетерпением. К последним относился и Владимир Маяковский, который активно участвовал в деятельности группы художников и поэтов–футуристов (московская группа «Гилея»), и в том числе от их имени приехал покорять Петербург. Заночевал Маяковский на Петроградской стороне (Большой пр., 45) у адвоката Спандикова, а затем отправился проводить в жизнь свои планы: начал с «Соляного городка» на Фонтанке, где выставлялись работы современных художников и его собственный этюд «Волга». Кстати, рисовал Маяковский не менее талантливо, чем писал стихи: гостя как-то на даче у Репина, он вызвал его восхищение, нарисовав портрет хозяина горелой спичкой – «Какое сходство! И какой – не сердитесь на меня – реализм!» - восторгался Репин.Поселился Маяковский поначалу в общежитии на Белозерской улице, где тогда ютились питерские футуристы, Антон Безваль и Николай Бурлюк. Молодые люди не сидели без дела, а, напротив, активно проводили анархию в жизнь и в народные массы: сначала была скандальная выставка на углу Марата и Невского с участием Малевича, Гончаровой, Ларионова, Татлина, затем публикация манифеста «Пощечина общественному вкусу» и еще немало подобных выступлений и акций. К слову, именно художнику Татлину принадлежала идея возложить на могилу «железного поэта» железный венок, украшенный гайками и молотками, который зловеще громыхал всю дорогу до крематория. Но не будем отвлекаться, тем более что в самых широких кругах бытует мнение, что смерть физическая стала следствием погибшего намного раньше таланта, таланта человека, который долгое время попирал останки поэтов века серебряного в гордом одиночестве.На улице Рубинштейна, 13 состоялся диспут «Союза молодежи», где Маяковский развенчивал Байрона и Пушкина, а его друг Бурлюк – Рафаэля и Леонардо. Все чуть не кончилось дракой – дело обычное на выступлениях кубистов, футуристов и прочих проповедников анархии. Через четыре месяца здесь же Маяковский выступит с публичными оскорблениями в адрес Леонида Андреева, Бальмонта и Сологуба, а следом - в другом театре с собственной поэмой «Владимир Маяковский».Хвастовство и эпатаж, наглость и умение чувствовать настроение самых широких масс, от простых трудяг до салонного бомонда и денежных воротил, сослужили неплохую службу и самому поэту и его сподвижникам. Анна Ахматова говорила о Маяковском: «этот господин всегда умел устраиваться». Сумел он «устроится» и при новой советской власти, став ее глашатаем, пропагандистом и «первым поэтом революции». А те, кто не умел устраиваться, были подмяты под себя новым режимом. Ушел в небытие Серебряный век русской литературы, закрылся знаменитый «Привал комедиантов», где по злой иронии судьбы сиживали за соседними столиками жертвы и их будущие палачи: Ахматова и Блок, Кузмин и Мандельштам, Зощенко и Булгаков, Маяковский и его роковая любовь – Лиля Брик, а также небезызвестные Троцкий и Луначарский, Колчак и Савинков. Как же мог талантливый поэт превратиться в слепое орудие советской власти (или в орудие женщины, которая сотрудничала с властями)?Кузмин вспоминал в своем дневнике о последнем вечере в «Привале», на котором Маяковский читал стихи «А мы не Корнеля с каким-то Расином, отца, – предложи на старье меняться, мы и его обольем керосином, и в улицы пустим для иллюминаций…», что после этого «все поэты попрятались в щели…». Будто чувствовали неминуемую развязку. Ну а Маяковский-то знал об этом наверняка, недаром он стал вожаком борьбы со старой литературной когортой. Методы же ГПУ, которое стало непосредственным инструментом этой борьбы, всем известны – застенки, пытки, ссылки и расстрелы.Работая в «Окнах РОСТа» в Москве, Маяковский занимается агитационно-плакатной деятельностью, за что получает деньги и содействие властей, воспевает новый режим и… гибнет как талантливый поэт. Еще недавно он жил в гостинице «Пале-Рояль», водил туда своих любовниц и возлюбленных, ни одна из которых не поддалась на его уговоры составить семейное счастье, о котором так мечтал вечно одинокий поэт. Еще лет десять тому назад он гостил под Петербургом у Репина и Чуковского (в жену которого был влюблен и с которым повздорил из-за одной юной особы), столовался у Евреинова и Богдановича, писал свою гениальную поэму «Облако в штанах». Это о нем говорил знаменитый Бехтерев (в ответ на просьбу Репина присмотреться к поэту, у которого «что-то такое с головой»), что он «здоров, могуч, и главное – чувствилище у него большое…». И через тринадцать лет, в 1926 году, тот же самый человек скажет по поводу публикации «Дней Турбиных» - «Мы случайно дали возможность Булгакову пискнуть – и пискнул» и назовет Ахматову и Мандельштама «внутренними эмигрантами». Марина Цветаева в 1927 году в письме к Пастернаку называла его «падшим Ангелом», а в своих тетрадях писала: «Маяковский ведь бессловесное животное, в чистом виде СКОТ… Было – и отняли (боги). И теперь жует травку (любую)». Бунин был не менее категоричен: «Думаю, что Маяковский останется в истории литературы большевистских лет как самый низкий, циничный и вредный слуга советского людоедства, по части литературного восхваления его и тем самым воздействия на советскую чернь… И советская Москва не только с великой щедростью, но даже с идиотской чрезмерностью отплатила Маяковскому за все его восхваления ее, за всяческую помощь ей в деле развращения советских людей, в снижении их нравов и вкусов». Куда же подевалось вышеупомянутое «чувствилище»? На что растратил поэт свои лучшие годы и несомненный талант?Тщеславие и слабость к женскому полу, тайная слабость характера при ярко выраженной внешней мужественности, силе и брутальности, - все это вкупе с роковой страстью к красотке Лиле Брик сыграло немалую роль в зловещем повороте в судьбе поэта. Вот как о них писал Михаил Пришвин: «Маяковский – это Ставрогин, но Лиля Брик – это ведьма… Ведьмы хороши у Гоголя, но все-таки нет и у него и ни у кого такой отчетливой ведьмы, как Лиля Брик». Рыжие волосы, ослепительная улыбка – и десятки уведенных у жен мужей, сотни затащенных в постель и множество просто одураченных людей, и все это при живом муже. Осип Брик тоже был тот еще фрукт – поначалу богач и банкир, впоследствии осведомитель ЧК, теоретик революционного искусства, принимавший за своим столом кровавых сотрудников ЧК и НКВД. Перед завершением эпохи НЭПа Брики приходили к трясущимся от страха богачам, втирались к ним в доверие и с удовольствием принимали «на сохранение» немалые ценности на то время, пока «все утрясется». Некоторых не сажали, и этим счастливчикам Брики честно возвращали их имущество, а вот остальное…Что же нужно было Лиле Брик от поэта Маяковского, которого она бесцеремонно увела у собственной младшей сестры, влюбленной в него по уши? Деньги, его слава, близость к власти и удовлетворение от того, что она не только стала музой поэта революции, но и держит его на коротком поводке. Маяковский поселился в квартире Бриков на улице Жуковского (в 1926 году вместе с Бриками переехал в Москву), причем держали они его в комнате для прислуги, и – попал в ловушку на всю жизнь. Он посвящал ей стихи, менял в угоду ей свои привычки, мнения и взгляды, выбирал друзей и творческие планы по ее совету и даже менял любовниц по ее приказанию. Сама Лиля писала о Владимире Маяковском: «По улицам носился, задрав хвост – и лаял зря на кого попало, и страшно вилял хвостом, когда провинился…» И возвращался к ней, как побитая собака. Была, правда, неудачная попытка самоубийства – пистолет дал осечку. Поэт будто чувствовал, что сделал неверный выбор, но было уже поздно: его судьба была в руках опытной интриганки, к слову, бывшей секретным сотрудником советских внутренних органов. Она же его и презирала, не притворяясь (когда ей не нужны были деньги). Вот как Лиля Брик сравнила Володю и Осипа, своего мужа; «Разве можно, – говорила она, – сравнивать его с Осей? Осин ум оценят будущие поколения. А Володя? Какая разница между ним и извозчиком? Один управляет лошадью, другой – рифмой». И эту женщину Маяковский боготворил, хотя, как знать, может именно родство душ свело их вместе?Для него все закончилось пулей из револьвера 14 апреля 1930 года. Многие предчувствовали это самоубийство, если оно и вправду было таковым. Вот строки из донесения одного агента, приставленного к Маяковскому (под документом стоит дата его смерти): «В Маяковском произошел перелом, он не верит в то, что пишет, и ненавидит, что пишет». А Лиля – жила еще долго и счастливо, незаслуженно пользуясь плодами трудов и авторскими правами поэта, который вдруг почему-то стал ее мужем. Посмертно.